Prof. Максим Лепский. Тенденции и ключевые изменения в постпандемической ситуации в предметном поле социального прогнозирования

Постараюсь кратко дать свое видение исследования социального прогнозирования после пандемии. Рассмотрим субъектов (акторов), тенденции и ключевые изменения, к которым чувствительны социальные отношения, связи, институты и организации, и в конечном итоге человек.

Первое, если до недавнего времени социологи обращали внимание на развитие микросоциологии, референтных, контактных для каждого отдельного человека отношений теоретически, то теперь после «технологии Нила Фергюссона и Компании», которая в основу поставила изоляцию человека и его семьи от таких референций, как работа, передвижение (транспорт) и общины, в профилактике короновируса заморозка пришлась, прежде всего, на рефрентные микросоциологические отношения.

Все это, как разрушение социального фундамента, ударило по всем ключевым, «надстроечным» социальным уровням – мезоуровню (организациям, общностям, институтам связанности), макроуровню (изменило отношения в медицинской, информационной, экономической, политической, социальной, культурной, технологической, криминальной сферах жизнедеятельности общества и государства), мега (в международных отношениях и глобальном мире).

В этом вопросе на микроуровне я вижу также серьезные изменения – социально-психологические массовые, духовные, и мировоззренческие – индивидуальные. Повышение физической дистанции, введение посредников страха (маски, полиэтиленовые экраны и т.д.) определило развитие недоверия и страха людей к друг другу и ритуализации их снятия официально разрешенными средствами. Если в иной глобальной угрозе терроризма, носитель – террорист – это человек в определенном психологическом состоянии, и оно может быть идентифицировано и расследовано в социальных отношениях, то при вирусе социальные и психологические состояния не имеют значение – человек может быть носителем «заболевания бессимптомно». Создана база подмены социальных проблем биологическими и медицинскими, начиная с борьбы с диссидентами, гражданским обществом до… – тут границу интервала тоталитаризации я оставляю открытой.

Атакованная контактная социальность перевела основные социальные взаимодействия при посредничестве интернета и онлайн технологий в виртуальную сферу и это тиражировалось на бизнес продажи и покупки, доставку, согласование цепочек поставки и т.д. Одновременно необратимый характер приобрело онлайн обучение, сменившее статус со вспомогательного, дополнительного на основной и обязательный. Эти тенденции определили и сферу социальной работы и помощи.

При этом следует отметить и экзистенциальный кризис. Одним из симптомов стало по информации психологической службы помощи в Запорожской области увеличение эпизодов насилия в семье на 30%, думаю подобная тенденция отмечается и в других населенных пунктах и городах, и странах.

Второе, отметим изменившуюся роль государства под влиянием глобальных институтов управления.

С одной стороны, государство получило возможность в нарушение законодательства ограничивать права людей, вводить дисциплинарные практики, апеллируя к безопасности и угрозе для жизни. И широко обсуждавшийся патриотический акт в США после 11 сентября 2001 года представляется уже невинной игрушкой политиков. Напомню, мероприятия, введенные вслед за ним, например, досмотр в аэропортах, получили необратимый характер.

Постпандемические мероприятия уже в будущее вводят в практику мероприятий постпандемической безопасности. Государство получило все возможности для авторитаризации и тоталитаризации.

С другой стороны, государства серьезно стали ранжироваться геополитически по следующим критериям:

медицинскому – наличие развитой, способной к быстрому развертыванию экстремальной медицины, ее обеспечение, психологической устойчивость и профессионализм медперсонала; способность государства подчинить свои интересы разрешению медицинской составляющей кризиса (без распространения его на другие сферы), позитивным примером, является Швеция; наличие собственных научных школ вирусологии и лабораторий высокого уровня работы;

экономическому – способность рассчитывать экономические волны пандемии и минимизировать ущерб этих волн (смотрите мою статью). При этом, кто первый выходит из пандемического состояния, получает инициативу работы на глобальном рынке при обязательном условии умения работать в рисковых рынках. Примером выступают действия Китая, Японии, Южной Кореи после выхода из пандемического кризиса;

политическому – под этим критерием мы рассматриваем «послушание» государства глобальным игрокам (Всемирной организации здравоохранения, мировому банку и т.д.), например, Беларусь вошла в статус «непослушного государства», и даже РФ оказалась «послушной»; подражание (мимесис) основным глобальным игрокам в проведении мероприятий по борьбе с пандемией.

Третьей важной стороной изменения роли государства стала смена формата отношений государства с бизнесом и гражданским обществом, как ключевыми противовесами. Бизнес оказался под угрозой, с потерями «заморозки» экономики и подрывами материальной основы. Гражданское общество стало обесценено, поскольку его крайнее выражение – массовые мероприятия протеста – запрещены. У нас, в Украине, после озвучивания послабления мер предприниматели попытались выйти с протестом под стены Верховного совета (парламента) с сохранением дистанции 1,5 метра, масками и другими атрибутами борьбы с пандемией. Результативность была не высока.

Третье, изменилась роль глобальных институций, например, Всемирной организации здравоохранения, которые своими действиями и включением не только медицинских мероприятий против пандемии, но и созданием информационной пандемии (которая пропагандирует страх и тревогу) стали способствовать при неграмотных действиях государства масштабированию медицинского кризиса в экономическую, политическую, социальную сферы, и в конце концов в достижении кризиса глобального характера.

Появилась новая технология кризисного (подчеркиваю – не антикризисного, а именно, кризисного) управления, как формы бизнес-модели и взятия под контроль глобальной транспортной системы, глобализации криминальной сферы и т.д..

Под «шумок», и под ширмой пандемии изменилась глобальная финансовая система. Одним из показателей стало введение сельскохозяйственным банком Китая криптовалюты, есть и другие показатели.

И четвертое, изменились духовные и экзистенциальные координаты картины мира. Рассмотрим только несколько таких существенных изменений, которые обозначим как «удар пандемии»:

Удар пришелся по церковным, различным конфессиональным организациям, поскольку вирус в информационной и профилактической деятельности оказался сильнее «веры в Бога», верующим запретили осуществлять главные культы, например, у христиан – Пасха, Воскресение Христово. Соответственно церкви были идентифицированы как послушные и не послушные дисциплинарным мерам;

удар пришелся по вере в науку. Ее критической функции оказалось недостаточно для противостояния абсурду и неадекватности действий, а часть ученых стали апологетами информационной пандемии, как например, Нассим Талеб с его «разумной паникой» (паника по определению не может быть разумной), Нил Фергюссон и т.д.;

удар пришелся по вере в людей (актуализировались идентификация чужие и другие), люди могут быть угрозой без идентификации, «бессимптомные носители вируса»;

удар пришелся по вере в себя (все могут заболеть) и по вере в будущее – пожилые точно заболеют – «статистика такая».

Эти удары осуществили переход в картине мира к неомифологизации в ритуальных ношениях маски и других атрибутах профилактики, например, проезд в общественном транспорте требовал пропуска-справки (как будто справка стала гарантией безвирусности в транспорте) и т.д. Существенной постпандемической тенденцией стала тренировка в безропотности принятия дисциплинарных практик.

Следующей тенденцией стало неофеодализация, частично в значении Умберто Эко, частично как развитие локальных контактных систем жизнеобеспечения, несвязанных с глобальной транспортной связанностью; развитие коррупции в глобальных транспрортных системах доставки, как впрочем и супермаркетов и т.д.

И наконец, тенденция гиперреальности (по Ж. Бодрийяру), которая стала доминирующей и устойчивой сферой взаимодействия, при разрушении объективности и отражением среды проводников «грязных игр» политиков

Лепский Максим Анатольевич,
доктор философских наук, профессор,
академик Украинской академии наук,
председатель исследовательского комитета
социальное прогнозирование
Социологической ассоциации Украины